Ров краткое содержание. "Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди" Андрей Вознесенский

(на материале поэмы «Ров»)

«Стихи не пишутся – случаются, как чувства или же закат. Душа – слепая соучастница. Не написал – случилось так», - произнёс Андрей Вознесенский. Точно так же появляются в языке поэта индивидуально-авторские, присущие только ему, новообразования. Тем не менее, они не возникают стихийно, из ничего.

Подобно тому, как поэта формирует эпоха, поэт чувствует её тончайшие дуновения, кристаллизирует, пропускает через себя малейшие штрихи времени, его звуки, символы, слова.

Вот послесловие к поэме «Ров», жанр которой определён поэтом как духовный процесс:

«7 апреля 1986 года мы с приятелями ехали от Симферополя по Феодосийскому шоссе. Часы на щитке таксиста показывали 10 утра. Сам таксист Василий Фёдорович Лесных, лет этак шестидесяти, обветренно румяный, грузный, с синими, выцветшими от виденного глазами, вновь и вновь повторял свою тягостную повесть. Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей. «Ну мы, пацаны, мне лет десять тогда было, бегали смотреть, как расстреливали. Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шёл противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемёта. Кричали они все страшно - над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало. Мимо по шоссе ехали телеги. Солдаты не стеснялись. Солдаты все пьяные были. Заметив нас, дали по нам очередь. Да, ещё вспомнил - столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжёлая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное. Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну об этом уже вы в курсе»... Я не только знал, но и написал поэму под названием «Алчь» об этом. Подспудно шло другое название: «Ров». Я расспрашивал свидетелей. Оказавшиеся знакомые показывали мне архивные документы. Поэма окончилась, но всё не шла из ума. Снова и снова тянуло на место гибели. Хотя что там увидишь? Лишь заросшие километры степи. «...У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула». Вылезаем. Василий Фёдорович заметно волнуется. Убогий, когда-то оштукатуренный столп с надписью о жертвах оккупантов осел, весь в трещинах, говорит скорее о забвении, чем о памяти. «Запечатлимся?» Приятель расстегнул фотоаппарат. Мимо по шоссе нёсся поток «МАЗов» и «Жигулей». К горизонту шли изумрудные всходы пшеницы. Слева на взгорье идиллически ютилось крохотное сельское кладбище. Ров давно был выровнен и зеленел, но угадывались его очертания, шедшие поперёк от шоссе километра на полтора. Белели застенчивые ветки зацветшего терновника. Чернели редкие деревца акаций. Мы, разомлев от солнца, медленно брели от шоссе. И вдруг - что это?! На пути среди зелёного поля чернеет квадрат свежевырытого колодца; земля сыра ещё. За ним - другой. Вокруг груды закопанных костей, истлевшая одежда. Чёрные, как задымленные, черепа. «Опять роют, сволочи!» - Василий Фёдорович осел весь. Это было не в кинохронике, не в рассказах свидетелей, не в кошмарном сне - а здесь, рядом. Вот только что откопано. Череп, за ним другой. Два крохотных, детских. А вот расколотый на черепки взрослый. «Это они коронки золотые плоскогубцами выдирают». Сморщенный женский сапожок. Боже мой, волосы, скальп, детские рыжие волосы с заплетённой косичкой! Как их туго заплетали, верно, на что-то ещё надеясь, утром перед расстрелом!.. Какие сволочи! Это не литературный приём, не вымышленные герои, не страницы уголовной хроники, это мы, рядом с несущимся шоссе, стоим перед грудой человеческих черепов. Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди. Кошмар какой-то. Сволочи копали этой ночью. Рядом валяется обломленная сигаретка с фильтром. Не отсырела даже. Около неё медная прозеленевшая гильза. «Немецкая», - говорит Василий Фёдорович. Кто-то её поднимает, но сразу бросает, подумав об опасности инфекции. Черепа лежали грудой, эти загадки мирозданья - коричнево-тёмные от долгих подземных лет - словно огромные грибы-дымовики. Глубина профессионально вырытых шахт - около двух человеческих ростов, у одной внизу отходит штрек. На дне второй лежит припрятанная, присыпанная совковая лопата - значит, сегодня придут докапывать?! В ужасе глядим друг на друга, всё не веря, как в страшном сне это. До чего должен дойти человек, как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах, рядом с живой дорогой, чтобы крошить череп и клещами выдирать коронки при свете фар. Причём даже почти не скрываясь, оставив все следы на виду, демонстративно как-то, с вызовом. А люди, спокойно мчавшиеся по шоссе, наверное, подшучивали: «Кто-то опять там золотишко роет?» Да все с ума посходили, что ли?! Рядом с нами воткнут на колышке жестяной плакат: «Копать запрещается - кабель». Кабель нельзя, а людей можно? Значит, даже судебный процесс не приостановил сознания этой сволочи, и, как потом мне рассказывали, на процессе говорили лишь о преступниках, не о судьбе самих погребённых. А куда глядит эпидстанция? Из этих колодцев может полезть любая зараза, эпидемия может сгубить край. По степи дети бегают. А эпидемия духовная? Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обворовывают, души погребённых, свои, ваши! Милиция носится по шоссе за водителями и рублишками, а сюда и не заглянет. Хоть бы пост поставили. Один на 12 тысяч. Память людей священна. Почему не подумать не только о юридической, но и о духовной защите захоронения? Кликните клич, и лучшие скульпторы поставят стелу или мраморную стенку. Чтобы людей священный трепет пробрал. 12 тысяч достойны этого. Мы, четверо, стоим на десятом километре. Нам стыдно, невпопад говорим - что, что делать? Может, газон на месте разбить, плитой перекрыть и бордюр поставить? Да и об именах не мешало бы вспомнить. Не знаем что - но что-то надо сделать, и немедленно. Так я вновь столкнулся с ожившим прошлогодним делом № 1586. Ты куда ведёшь, ров?» (I, с. 14-29).

Хотя научная литература по исследованию новообразований и языковых явлений в целом в творчестве Андрея Вознесенского достаточно обширна, в ней рассмотрены, в основном, произведения этого поэта периода 50-70-х годов. Как правило, даётся анализ отдельных, не объединённых тематически, произведений поэта. Мною предпринята попытка рассмотрения процесса создания новых слов на примере целостного произведения. С этой целью я проанализировала индивидуально-авторские новообразования в поэме А.Вознесенского «Ров», рассматривая их стилистическую роль.

«Ров» - одно из крупных произведений поэта, написанных в 1985-1986 годах. В нём стержнем поэтического пера Вознесенский разит такое социальное явление, как люди наживы, идущие ради неё на раскапывание рва с трупами жертв фашизма, на терзание истлевших останков ради добычи золотых коронок, колец, монет.
Поэт пытается ввести это явление в широкий диапазон общественной жизни, понять его и дать свою оценку. Ему мало чисто поэтических рамок. В «духовном процессе» - новом жанре художественной литературы – проза переплетается с поэзией, информационные сообщения – с философскими тезисами, прозаически-газетные зарисовки – с накаленным пафосом высокой поэтики.

В этом новом жанре, вызванном новоявленным общественным действом, новые слова появляются не как результат процесса осмысления, а как сам процесс. Несмотря на то, что юридически дело завершено и гробокопатели получили по заслугам, вину их невозможно искупить никакими тюремными сроками, ибо «совершённое ими – не просто преступление, а то, что называют издавна в народе глубоким словом «грех». Грех перед памятью невинно убиенных, грех перед смыслом краткой человеческой жизни, перед совестью, перед любовью, объятиями и чудом зарождения жизни».

Поэт – духовный лекарь эпохи. Не случайно «Ров» написан Вознесенским в жанре непривычном – «духовный процесс». Первоначально поэма носила иное наименование – «Алчь»:
Как предотвратить бездуховный процесс,
Что условно я «алчью» назвал? . (I, с. 84)

Поэт ёмким определением «алчь» объединил «страсть одиночек…соперничающую с любовью», и – «ров, где погиб за народом народ». Антиподом «алчи» не случайно выбрана речь. «Жечь тебя, алчь!» - призывает поэт:
Что богаче, чем алчь?
Слаб компьютер и меч.
Да и чем меня можешь ты сжечь?
- Только Речь, что богаче тебя, только Речь,
только нищая вещая Речь. (I, с. 91)

Вот так на одном, враждебном духу, полюсе возникают алчь, желчь, мрачь, помалчь – на другом – изначальная Речь и ярчь, предназначенная поэтом потомкам.

Вслед за графом Резановым из давних времён вопрошающим: «Чего ищу? Чего-то свежего…», поэт говорит: «Что хочу? Новый взгляд, так что веки болят».

Именно новизне поэтического взгляда обязаны своим появлением окказаионализмы «алчь», «мрачь», «ярчь» и «помалчь». Первые два слова – образования от прилагательных, состоящие из бессуффиксной основы со смягчением или чередованием конечного согласного: алчный – алчь; мрачный – мрачь.

Данным существительным-новообразованиям одновременно присущи значения свойства, качества и собирательности. «В сущности, этот тип словообразования распространяется лишь в поэтической речи в языке художественной прозы», - отмечал В.В.Виноградов. Им же отмечена непроизводительность однородных образований от глагольных производных.

В конкретном случае результатом действия служит именно отглагольное новообразование – существительное «помалчь»:

Как налвинусь я, алчь,
всё окутает мрачь,
будет в литературе помалчь… (I, с. 92)

Тем не менее, нельзя не заметить того, что вышеназванные окказионализмы внешне напоминают общеязыковые «речь» и «желчь», а последнее слово, по сути, является образцом для их возникновения.
В этом же ряду стоит новообразование «непорочь» из «Венской повести», на первый взгляд, произвольно включённой в «Ров», однако повествующей опять-таки об «алчи», когда продаётся и покупается любовь:

Я медлила, включивши зажиганье.
Куда поехать? Ночь была шикарна.
Дрожал капот, как нервная борзая.
Всё нетерпенье возраста Бальзака
меня сквозь кожу пузырьками жгло -
шампанский воздух с примесью бальзама!
Я опустила левое стекло.
И подошли два юные Делона -
в манто из норки, шеи оголённы.
«Свободны, мисс? Расслабиться не прочь?
Пятьсот за вечер, тысячу за ночь».
Я вспыхнула. Меня, как проститутку,
восприняли! А сердце билось жутко:
тебя хотят, ты блеск, ты молода!
Я возмутилась. Я сказала: «Да».
Другой добавил, бёдрами покачивая,
потупив голубую непорочь:
«Вдруг есть подруга, как и вы - богачка?
Беру я так же - тысячу за ночь».
Ах, сволочи! продажные исчадья!
Обдав их газом, я умчалась прочь.
А сердце билось от тоски и счастья!
«Пятьсот за вечер, тысячу за ночь». (I, с. 84)

Вознесенский вносит отрицательную семантическую окрашенность в слова с усечёнными основами, поэтому «алчь», несомненно, весомее слова «алчба», которым поэт характеризует рэкет.

«Алчь» - это целое социальное явление. То, что происходит с духовно деградировавшими отщепенцами, объединившимися в порыве потуже набить кошёлки, действительно трудно обозначить привычным словом. Ужас и негодование вызывает то, что алчь разветвлена, она пустила метастазы и охватила разные слои общества.

Пытаясь точнее обозначить психологию «нового вора», Вознесенский по аналогии с массовым «поп-артом» и декадентским «арт-нуво» разделяет сегодняшнюю алчь на «поп-алчь» и «алчь-нуво»:

Сын твой дохнет от поп-арта.
Жена копит арт-нуво.
Твой шофёр грешит поп-алчью,
Тебя точит алчь-нуво, - (I, с. 95)

Обличает поэт «скупого рыцаря НТР».

«Но какой пробой измерить чудовищность такого нового жанра, как обворовывание душ?» - авторский вопрос звучит риторически.

На сопоставлении старого и нового зла построены и окказиональные слова «старорыл» и «новорыл», образовавшие имени существительные путём сложения наречий «старо» и «ново» с основой глагола «рыть»:
Старорыл с новорылом, копай за двоих!

Перевыполним план по закопке живых! (I, с. 123)

Семантика данных новообразований ведёт к истокам симферопольского рва, являясь связующей нитью времён.

«Старорылы» - это фашисты, расстрелявшие во время войны на десятом километре Феодосийского шоссе двенадцать тысяч мирных жителей.

«Новорылы» - сегодняшние «могильные черви», наживающиеся на давней трагедии.

Второй ассоциативный план даёт омонимическое сближение окказиональных слов «старорыл» и «новорыл» с существительным «рыло».

«Почему они плодятся, эти новорылы?» - вопрошает поэт.

В поэме «Ров» - всё новое: новый взгляд, «алчь-нуво», «новорылы», и – новые слова.

Таково меткое словечко «дисплейбой», характеризующее суперсовременного молодца, предавшего «кровные связи во имя отношений машинных».

Окказионализм «дисплейбой» образован наложением морфем слов «дисплей» и «плейбой», в свою очередь слово «плейбой» было образовано из слияния в одно целое двух английских слов. Показательно, что при наложении морфем слов «дисплей» и «плейбой» совпали конечные морфемы первого и начальные – второго слова. Несмотря на то, что наложение целых морфем явление довольно редкое в современной поэзии, здесь же, в одном ряду – и в одном стихотворении! – встречаем окказиональное «сексспортсмен»:

Кем я был, сексспортсмен,
человек без проблем,
хохма духа в компашке любой,
сочетающий секс с холодком ЭВМ?
Я назвал бы себя – дисплейбой, - (I, с. 107)

Способ контаминации помогает найти точную характеристику роботизированному поддонку, ставшему гробокопателем. Здесь снова прослеживается чёткая связь новообразований с теми явлениями, которые терзают поэта:

Я всю мерзость собрал на страницы, как врач,
чтобы жечь тебя, алчь.
Разве рукописи не горят?
Ещё как полыхают!
Вечны авторы, говорят.
Ещё как подыхают.
Ляг, созданье, в костёр Соколиной горы.
Алчь, гори!
Все четыре героя в меня глядят -
Ров, Алчь, Речь, Взгляд.
- Ты быть Гойей стремился для русской зари.
В пепле корчатся упыри.
Друг твой за бок схватился. В душе - волдыри.
Или сам ты горишь изнутри?
Эторевность твоя приглашает на ланч,
что подпольной натурой была.
Это алчь, это алчь, это хуже, чем алчь,
твою жизнь искривило дотла.
- Ты сгубила товарища моего.
Честолюбничай, корчься, ячь!..
Словно взгляд или чистое вещество,
Над огнём выделяется алчь.
Я увидел, единственный из людей,
вроде жалкой улыбки твоей.
Совмещались в улыбке той Алконост,
и Джоконда, и утконос.
А за ней, словно змей ожиревший, плыло
бесконечное тело твоё.
И я понял, что алчь -
это ров, это ров,
где погиб за народом народ.
Помогите - кричали из чёрных паров.
И улыбка раскрыла твой рот.
И увидел я гибкое жало твоё,
что лица мне касалось аж.
Помню, жало схватил
и поджёг, как фитиль -
до Камчатки вспыхнула алчь
«Амнистируй, палач...
Три желанья назначь...»
«Три желания? Хорошо!
Чтобы сдохла ты, алчь.
Не воскресла чтоб, алчь
И ещё -
чтоб забыли тебя
в мире новых страстей.
В веке чистом, как альт,
спросит мальчик в читалке,
смутив дисплей:
«А что значит слово «Алчь»?» (I, с. 129)

Тип аббревиатурного усечения основ, особенностью которого является его независимость от морфемного членения, наиболее распространён в поэтическом языке Вознесенского.

Таково образование «скорпомощь» (от усечения основ словосочетания «скорая помощь»), когда от слова остаётся лишь корневая морфема:

Среди деловых скорпионищ,
живущих поблизости льгот,
с короткою стрижкой скорпомощь,
спасая несчастных, живёт.
Куда ты уносишья в полночь?
Саму бы тебя спасти!
Твой путь перекрыт, скорпомощь,
и ров поперёк пути. (I, с. 26)

Семантика словосочетания способствует усечению первого и слиянию двух слов в единое целое. Подобные новообразования встречались в творчестве поэта и ранее. В поэме «Ров» находим также «госмуж» (государственный муж), но в этом примере отсекается часть корневой морфемы.

Андрею Вознесенскому свойственно перестраивать привычные языковые сочетания с целью переосмысления их значений. Придаёт он новые значения общеязыковым сочетаниям с помощью префиксов не-, без-; при этом новообразования становятся антонимами словам, устоявшимся в речи: «Мне дороже ондатр среди ярких снегов мировой нестандарт нестандартных умов». Существительное с префиксом не- «нестандарт» - называет противоположность тому, что названо мотивирующим словом «стандарт».
Подобный словообразовательный тип высокопродуктивен. В этом же ряду встречаем «… что созда л – получи – от машины ключи и брильянт в нефальшивых ушах». Здесь переосмысление глубже. Семантическое образование «нефальшивые уши» отталкивается от смыслового соотношения «фальшивый брильянт», последнее вне контекста может быть понято как свободное сочетание.

Потенциализм «бездуховный» (процесс), называющий признак, противоположный тому, который назван мотивированным словом «духовный», образован тем же префиксальным способом. В прилагательном «бездуховный» совмещены два значения – «противоположный духовному» и«лишённый духовности», то есть души.

Вознесенский этот бездуховный процесс называет алчью и строит произведение «Ров», написанное в жанре «духовного процесса» на анализе истоков его возникновения и сил, способных противостоять ему.

Таким образом, художественно-языковое новаторство Андрея Вознесенского – в новом взгляде, новом чувствовании, новом мышлении, в стремлении к осмыслению новых общественных явлений, определения причин, породивших их, и возможных последствий. Рождаются новые слова, идёт переосмысление привычных сочетаний. Новообразования поэта свежи по своей природе, они органически вплетаются в образную ткань произведения. Мы наблюдаем в поэме «Ров» единство нового содержания, нового жанра и новых языковых средств.

Библиографический список

I. Вознесенский Андрей. Ров // Стихи, проза. Симферополь - Москва. Декабрь 1985 - май 1986.// М., 1987.
II. Виноградов В.В. // Русский язык: Грамматическое учение о слове. М., 1972

©. Немировская Д.Л. Художественно-языковое новаторство Андрея Вознесенского (На материале поэмы «Ров»). Типы языковых единиц и особенности их функционирования. Межвузовский сборник научных трудов. Издательство Саратовского университета, 1993, с. 99-104.

Аудио: "Не возвращайтесь к былым возлюбленным" - стихи Андрея Вознесенского, музыка Микаэла Таривердиева, исполняют Г. Беседина и М. Таривердиев.

Это было в моём родном Сммферополе, где были расстреляны 16 тыс. стариков, женщин, детей
только за то, что в паспортах и свидетельствах о рождении была указана их национальность
Бесхозные захоронения массовых растрелов на Феодоссийском(11-ый км.), Николаевском(5-й км
и с-з "Южный" подвергались раскопкам мародёров- искали золотые коронки, что в спешке пропустили фашисты, разбрасывая кости и разбитые черепа. Властям было по-барабану- не
очень по-человечески относились и к живым.
Лишь после поэмы А.Вознесенского "Ров", всколыхнувшей болото забвение, власти забетонировали поле ьеспамямства и поставили знак.

Памяти Андрея Вознесенского

Из интернета

ЗОВ ОЗЕРА
Памяти жертв фашизма
Певзнер 1903, Сергеев 1934,
Лебедев 1916, Бирман 1938,
Бирман 1941, Дробот 1907...

Наши кеды как приморозило.
Тишина.
Гетто в озере. Гетто в озере.
Три гектара живого дна.

Гражданин в пиджачке гороховом
зазывает на славный клев,
только кровь
на крючке его крохотном,
кровь!

а по рылу - могу,
это вроде как
не укладывается в мозгу!

Я живою водой умоюсь,
может, чью-то жизнь расплещу.
Может, Машеньку или Мойшу
я размазываю по лицу.

Ты не трожь воды плоскодонкой,
уважаемый инвалид,
ты пощупай ее ладонью -
болит!

Может, так же не чьи-то давние,
а ладони моей жены,
плечи, волосы, ожидание
будут кем-то растворены?

А базарами колоссальными
барабанит жабрами в жесть
то, что было теплом, глазами,
на колени любило сесть..."

"Не могу,- говорит Володька,-
лишь зажмурюсь -
в чугунных ночах,
точно рыбы на сковородках,
пляшут женщины и кричат!"

Третью ночь как Костров пьет.
И ночами зовет с обрыва.
И к нему
Является
Рыба
Чудо-юдо озерных вод!

"Рыба,
летучая рыба,
с огневым лицом мадонны,
с плавниками белыми
как свистят паровозы,
рыба,
Рива тебя звали,
золотая Рива,
Ривка, либо как-нибудь еще,
с обрывком
колючей проволоки или рыболовным крючком
в верхней губе, рыба,
рыба боли и печали,
прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь..."

Ничего не отвечает рыба.

Тихо.
Озеро приграничное.
Три сосны.
Изумленнейшее хранилище
жизни, облака, вышины.

Лебедев 1916, Бирман 1941,
Румер 1902, Бойко оба 1933.
1965

ДУХОВНЫЙ ПРОЦЕСС

ПОСЛЕСЛОВИЕ

7 апреля 1986 года мы с приятелями ехали от Симферополя по Феодосийскому шоссе. Часы на щитке таксиста показывали 10 утра. Сам таксист Василий Федорович Лесных, лет этак шестидесяти, обветренно румяный, грузный, с синими, выцветшими от виденного глазами, вновь и вновь повторял свою тягостную повесть. Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей. «Ну мы, пацаны, мне лет десять тогда было, бегали смотреть, как расстреливали. Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шел противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемета. Кричали они все страшно - над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало. Мимо по шоссе ехали телеги. Солдаты не стеснялись. Солдаты все пьяные были. Заметив нас, дали по нам очередь. Да, еще вспомнил - столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжелая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное. Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну об этом уже вы в курсе»… Я не только знал, но и написал поэму под названием «Алчь» об этом. Подспудно шло другое название: «Ров». Я расспрашивал свидетелей. Оказавшиеся знакомые показывали мне архивные документы. Поэма окончилась, но все не шла из ума. Снова и снова тянуло на место гибели. Хотя что там увидишь? Лишь заросшие километры степи. «…У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула». Вылезаем. Василий Федорович заметно волнуется. Убогий, когда-то оштукатуренный столп с надписью о жертвах оккупантов осел, весь в трещинах, говорит скорее о забвении, чем о памяти. «Запечатлимся?» Приятель расстегнул фотоаппарат. Мимо по шоссе несся поток «МАЗов» и «Жигулей». К горизонту шли изумрудные всходы пшеницы. Слева на взгорье идиллически ютилось крохотное сельское кладбище. Ров давно был выровнен и зеленел, но угадывались его очертания, шедшие поперек от шоссе километра на полтора. Белели застенчивые ветки зацветшего терновника. Чернели редкие деревца акаций. Мы, разомлев от солнца, медленно брели от шоссе. И вдруг - что это?! На пути среди зеленого поля чернеет квадрат свежевырытого колодца; земля сыра еще. За ним - другой. Вокруг груды закопанных костей, истлевшая одежда. Черные, как задымленные, черепа. «Опять роют, сволочи!» - Василий Федорович осел весь. Это было не в кинохронике, не в рассказах свидетелей, не в кошмарном сне - а здесь, рядом. Вот только что откопано. Череп, за ним другой. Два крохотных, детских. А вот расколотый на черепки взрослый. «Это они коронки золотые плоскогубцами выдирают». Сморщенный женский сапожок. Боже мой, волосы, скальп, детские рыжие волосы с заплетенной косичкой! Как их туго заплетали, верно, на что-то еще надеясь, утром перед расстрелом!.. Какие сволочи! Это не литературный прием, не вымышленные герои, не страницы уголовной хроники, это мы, рядом с несущимся шоссе, стоим перед грудой человеческих черепов. Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди. Кошмар какой-то. Сволочи копали этой ночью. Рядом валяется обломленная сигаретка с фильтром. Не отсырела даже. Около нее медная прозеленевшая гильза. «Немецкая», - говорит Василий Федорович. Кто-то ее поднимает, но сразу бросает, подумав об опасности инфекции. Черепа лежали грудой, эти загадки мирозданья - коричнево-темные от долгих подземных лет - словно огромные грибы-дымовики. Глубина профессионально вырытых шахт - около двух человеческих ростов, у одной внизу отходит штрек. На дне второй лежит припрятанная, присыпанная совковая лопата - значит, сегодня придут докапывать?! В ужасе глядим друг на друга, все не веря, как в страшном сне это. До чего должен дойти человек, как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах, рядом с живой дорогой, чтобы крошить череп и клещами выдирать коронки при свете фар. Причем даже почти не скрываясь, оставив все следы на виду, демонстративно как-то, с вызовом. А люди, спокойно мчавшиеся по шоссе, наверное, подшучивали: «Кто-то опять там золотишко роет?» Да все с ума посходили, что ли?! Рядом с нами воткнут на колышке жестяной плакат: «Копать запрещается - кабель». Кабель нельзя, а людей можно? Значит, даже судебный процесс не приостановил сознания этой сволочи, и, как потом мне рассказывали, на процессе говорили лишь о преступниках, не о судьбе самих погребенных. А куда глядит эпидстанция? Из этих колодцев может полезть любая зараза, эпидемия может сгубить край. По степи дети бегают. А эпидемия духовная? Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обворовывают, души погребенных, свои, ваши! Милиция носится по шоссе за водителями и рублишками, а сюда и не заглянет. Хоть бы пост поставили. Один на 12 тысяч. Память людей священна. Почему не подумать не только о юридической, но и о духовной защите захоронения? Кликните клич, и лучшие скульпторы поставят стелу или мраморную стенку. Чтобы людей священный трепет пробрал. 12 тысяч достойны этого. Мы, четверо, стоим на десятом километре. Нам стыдно, невпопад говорим - что, что делать? Может. газон на месте разбить, плитой перекрыть и бордюр поставить? Да и об именах не мешало бы вспомнить. Не знаем что - но что-то надо сделать, и немедленно. Так я вновь столкнулся с ожившим прошлогодним делом № 1586. Ты куда ведешь, ров?

ВСТУПЛЕНИЕ

Обращаюсь к читательским черепам:

Неужели наш разум себя исчерпал?

Мы над степью стоим.

По шоссе пылит Крым.

Вздрогнул череп под скальпом моим.

Рядом - черный,

Как гриб-дымовик, закопчен.

Он усмешку собрал в кулачок.

Я почувствовал

Некую тайную связь -

Будто я в разговор подключен -

Что тянулась от нас

К аппаратам без глаз,

Как беспроволочный телефон.

- …Марья Львовна, алло!

Мама, нас занесло…

Снова бури, помехи космич

Отлегло, Александр? - Плохо, Федор Кузьмич…

Прямо хичкоковский кич…

Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц.

Разразится оттуда война.

Не порежьте лопатой

Духовных грибниц!

Повылазит страшней, чем чума.

Симферопольский не прекратился процесс.

Связь распалась времен?

Психиатра - в зал!

Как предотвратить бездуховный процесс,

Что условно я «алчью» назвал?!

Какой, к черту, поэт ты, «народа глас»?

Что разинул свой каравай?

На глазах у двенадцати тысяч пар глаз

Сделай что-нибудь, а не болтай!

Не спасет старшина.

Посмотри, страна, -

Сыну мать кричит из траншей.

Окружающая среда страшна,

Экология духа - страшней.

Я куда бы ни шел,

Что бы я ни читал, -

Все иду в симферопольский ров.

И, чернея, плывут черепа, черепа,

Как затмение белых умов.

И когда я выйду на Лужники,

То теперь уже каждый раз

Я увижу требующие зрачки

Двенадцати тысяч пар глаз.

Не тащи меня, рок,

В симферопольский ров.

Степь. Двенадцатитысячный взгляд.

Чу, лопаты стучат

Благодарных внучат.

Геноцид заложил этот клад.

Задержите лопату!

Мы были людьми.

На, возьми! Я пронес бриллиант.

Ты, папаша, не надо

Костями трясти.

Сдай заначку и снова приляг.

Хорошо людям первыми

Радость открыть.

Не дай бог первым вам увидать

Эту свежую яму,

Где череп открыт.

Валя! Это была твоя мать.

Это быль, это быль,

Это быль, это быль,

Золотая и костная пыль.

Со скелета браслетку снимал нетопырь,

А другой, за рулем, торопил.

Это даль, это даль,

Запредельная даль.

Череп. Ночь. И цветущий миндаль.

Инфернальный погромщик

Спокойно нажал

После заступа на педаль.

Бил лопаты металл.

Кто в свой череп попал?

Но его в темноте не узнал.

Тощий, как кочерга,

Гамлет брал черепа

И коронок выдергивал ряд.

Человек отличается от червя.

Черви золото не едят.

Ты куда ведешь, ров?

Ни цветов, ни сирот.

Это кладбище душ - геноцид.

Степью смерч несется из паспортов.

И никто не принес гиацинт.

«Ангел смерти является за душой,

Как распахнутый страшный трельяж».

В книгах старых словес

Я читал, что он весь

Состоял из множества глаз.

И философ гадал

Над загадкой зеркал, -

Почему он из множества глаз?

Если ж он ошибался

(отсрочен ваш час), -

Улетал. Оставлял новый взгляд.

Удивленной душе

Он дарил пару глаз.

Достоевский ею был, говорят.

Ты идешь по земле,

Валентин, Валентин!

Ангел матери тебя спас.

И за то наделил

Тебя зреньем могил

Из двенадцати тысяч пар глаз.

Ты идешь меж равнин,

Новым зреньем раним.

Как мучителен новый взгляд!

Грудь не в блеске значков -

В зрячих язвах зрачков.

Как рубашки шерстят!

Ты ночами кричишь,

Видишь корни причин.

Утром в ужасе смотришь в трельяж.

Но когда тот, другой,

Прилетит за душой,

Ты ему своих глаз не отдашь.

Не с крылом серафим,

Как виндсерфинг носим,

Вырывал и врезал мне язык.

Меня вводит без слов

В симферопольский ров

Ангел - Валя Переходник.

Ты куда ведешь, ров?

Убивали их в декабре 1941 года. Симферопольская акция - одна из запланированных и проведенных рейхом. Ты куд ведешь, ров, куда? В дело № 1586. «…систематически похищали ювелирные изделия из захоронения на 10-м километре. В ночь на 21 июня 1984 года, пренебрегая нормами морали, из указанной могилы похитили золотой корпус карманных часов весом 35,02 гр. из расчета 27 рублей 30 коп. за гр., золотой браслет 30 гр. стоимость 810 руб. - всего на 3325 руб. 68 коп. …13 июля похитили золотые коронки и мосты общей стоимостью 21925 руб., золотое кольцо 900-й пробы с бриллиантом стоимостью 314 руб. 14 коп., четыре цепочки на сумму 1360 руб., золотой дукат иностранной чеканки стоимостью 609 руб. 65 коп., 89 монет царской чеканки стоимостью 400 руб. каждая»… (т.2 л. д. 65 - 70). Кто был в деле? Врач московского института АН, водитель «Межколхозстроя», рабочий, подсобный рабочий, работник кинотеатра. Русские, азербайджанец, украинец, армянин. Возраст 28 - 50 лет. Отвечали суду, поблескивая золотыми коронками. Двое имели полный рот «красного золота». Сроки они получили небольшие, пострадали больше те, кто перепродавал. Подтверждено, что получили они как минимум 68 тысяч рублей дохода. Одного спросили: Как вы себя чувствовали, роя?» Ответил: «А как бы вы чувствовали себя, вынимая золотой мост, поврежденный пулей? Или вытащив детский ботиночек с остатком кости?» Они с трудом добились, чтобы скупка приняла этот бракованный товар.

Вопроса «преступить - не преступить» у них не было. Не найти в них и инфернального шика шалостей Геллы и Бегемота. Все было четко. Работенка доставалась тяжелая, ибо в основном лежали люди небогатые, так что промышляли больше коронками и бюгелями. Бранились, что металл скверной пробы. Ворчали, что тела сброшены беспорядочной грудой, трудно работать. Один работал в яме - двое вверху принимали и разбивали черепа, вырывали плоскогубцами зубы, - «очищали от грязи и остатков зубов», возили сдавать в симферопольскую скупку «Коралл» и севастопольскую «Янтарь», скучно торгуясь с оценщицей Гайда, конечно, смекнувшей, что «коронки и мосты долгое время находились в земле». Работали в резиновых перчатках - боялись инфекции. Коллектив был дружный. Крепили семью. «Свидетель Нюхалова показала, что муж ее периодически отсутствовал дома, объяснял это тем, что работает маляром-высотником, и регулярно приносил зарплату». Духовные процессы научно-технического века породили «новый роман», «новое кино» и психологию «нового вора». По аналогии с массовым «поп-артом» и декадентским «арт-нуово» можно разделить сегодняшнюю алчь на «поп-алчь» и «алчь-нуово». Первая попримитивнее, она работает как бы на первородном инстинкте, калымит, тянет трояк в таксопарке у таксиста, обвешивает. Вторая - сложнее, она имеет философию, сочетается с честолюбием и инстинктом власти. Но какой пробой измерить чудовищность такого нового жанра, как обворовывание душ? В первый день процесса, говорят, зал был заполнен пытливыми личностями, внимающими координатам захоронения. На второй день зал опустел - кинулись реализовывать полученные сведения. Лопаты, штыковые и совковые, прятали на соседствующем сельском кладбище. Копали при свете фар. С летнего неба, срываясь, падали зарницы, будто искры иных лопат, работающих за горизонтом. Ты куда ведешь, ров?

Развитие речи. Поэма А.Вознесенского «Ров»

Урок рассчитан на 2 часа.

Литература

А. Вознесенский «Ров». М.: «Советский писатель», 1987.

«Книги не молчат» /Сборник публицистических статей. М.: «Советский писатель», 1989.

Эдуардас Межелайтис. - Москва: «Известия», 1972.

ru.wikipedia.org

www.c-cafe.ru/days/bio/28/017_28.php

Журнал «Знамя» № 3-4, 1972 г.

Газета «Крымские известия» 26 апреля 2013 г. Ров: память нельзя укрыть бетоном.

Строфывека . Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко . Минск, Москва: Полифакт, 1995

Образовательные цели:

познакомить учащихся с творчеством А. Вознесенского и его поэмой «Ров»;

осмыслить идейное содержание произведения;

привлечь внимание к вопиющим фактам вандализма, варварства, мародерства, жестокости;

понять причины зарождения человеческой бездуховности;

продолжить формирование умения читать и анализировать поэтические тексты, выделять проблемы, связывать их с жизнью, аргументировать свое высказывание;

вызвать гневное осуждение безнравственных действий против памяти погибших.

Развивающие цели: Развивать культуру диалогического общения в ходе обсуждения проблемы; совершенствовать умение анализировать, выделять главное и делать выводы.

Воспитательные цели:

создать атмосферу сотрудничества;

способствовать воспитанию активной жизненной позиции учащихся;

уметь давать нравственную оценку происходящему в жизни;

убедить учащихся в том, что нравственная деградация общества грозит гибелью цивилизации и духовности.

Тип урока: комбинированный, изучение нового материала.

Форма учебной деятельности : классно-урочная, групповая, индивидуальная.

Вид урока : урок-размышление.

Методы обучения : диалогический, эвристический, наглядно-иллюстративный, частично поисковый.

Оборудование:

Компьютер, мультимедийный проектор, музыкальный центр, сопровождение:

Презентация выполнена в программе OpenOffice.org Impress;

Аудиозапись песни «Дай, Бог» в исполнении А. Малинина,

Видеоролик «Хрущевская оттепель. Кремль. Март1963.Заседание «Представителей художественной интеллигенции» ( Видеоролик взят с сайта );

Репродукция картины В.Г. Перова "Старики-родители на могиле сына";

Свечи.

Ход урока .

Организационный момент.

Слово учителя : Обратите внимание на слайд №1 . Что вы видите?

Ученик : На фотографиях слева изображены фашистские захватчики времен Великой Отечественной войны, а справа – воины сегодняшнего дня, солдаты Украины. Об этом свидетельствует их амуниция и государственная символика.

Учитель: История человечества – это, к сожалению, история войн, больших и малых. Поле Куликово, Бородино, Курская дуга… Русская земля, политая кровью русских людей. Русский человек испокон веков исполнял свой долг по защите родной земли. И в 20-м веке доля сия не миновала нашу страну. Самая жестокая и кровопролитная война в истории человечества пришла на нашу землю 22 июня 1941 года.

Чем 2015 год знаменателен для нашей страны?

Да, со времени окончания Великой Отечественной войны прошло 70 лет. Почему же многие писатели продолжают рассказывать о ней? Василь Быков: «Потому что тот подвиг, память о нём, сколько бы времени ни прошло, не остынет в наших сердцах».

Мы живем в 21 веке. Сегодня, к сожалению, идет гражданская война? Брат убивает брата. Войны всегда несут только разруху, грабежи и убийства. Рассмотрим слайд №2 . О чем говорят действия людей, изображенных на снимках?

Ученик : Немецкие солдаты и люди в черных масках занимаются мародерством.

Учитель: Да, действительно. Есть такая профессия, которая во все времена и при всех условиях игнорирует любые условности. Это мародеры. Ничего удивительного нет. Там, где военный конфликт, там же и мародеры . С трупов срывают золотые цепочки, серьги и кольца, забирают себе бумажники, сумки и наличные деньги, охотятся за мобильными телефонами жертв трагедии и другими предметами, представляющими какую-либо ценность.

А сейчас попробуйте сформулировать тему урока, учитывая сказанное, но не забывайте о прочитанных к сегодняшнему дню произведениях.

Ученик : Тема человеческой бездуховности в поэме А. Вознесенского «Ров».

Учитель : Молодцы. Как вы считаете, подходят ли к данной теме слова из стихотворения литовского поэта Эдуардаса Межелайтиса «Пепел»: « Боль, которой еще моё сердце не знало…»? Слайд №3 Запишите тему урока.

Ребята, сегодня мы прикоснемся к тайнам творчества одного из интереснейших поэтов 20 столетия А.А. Вознесенского. Особое внимание уделим его поэме «Ров», потому что те проблемы, которые затрагиваются в ней, очень актуальны в наше время. Век, в котором мы живем, сложный, противоречивый…Идут войны, где свой убивает своего... Нравственные идеалы утеряны, а новые не созданы. Как же остановить нравственную деградацию общества? Роль литературы в этом процессе огромна. Она учит, помогает формировать наши убеждения, побуждает к действию.

Сайд №5 Словарная работа.

Алчь (от алчный) - стремление к наживе, приобретению.

Деградация – постепенное ухудшение, вырождение, упадок, снижение или утрата позитивных качеств.

Вандал – разрушитель культуры, варвар.

Вандализм – бессмысленно жестокое разрушение исторических памятников и культурных ценностей, варварство.

Мародер – тот, кто грабит население в районах военных действий, а также убитых и раненых на поле сражения, грабитель.

Для того чтобы работа была продуктивной, я поделю вас на три группы.

1 группа – литературоведы. Они занимались подготовкой биографических сведений о поэте.

2 группа – историки. Цель их исследовательской работы – познакомить нас через воспоминания, письма, документы с особенностями того времени, в котором жил поэт, а также с тем временем, о котором идет речь в поэме «Ров».

3 группа – артисты. Задача этой группы – выразительное чтение стихотворений поэта.

Итак, слово литературоведам, историкам и артистам.

Биографическая справка поэта (подготовленный ученик) Слайды №6-8

Андрей Андреевич Вознесенский родился в 12 мая 1933 года в Москве. Отец, Андрей Николаевич Вознесенский, участник строительства крупнейших гидроэлектростанций: Братской, Ингурской. Фамилия ясно указывает на происхождение из духовного сословия. Прапрадед Андрея Андреевича, Андрей Полисадов, был архимандритом, настоятелем Благовещенского Муромского собора на Посаде.

Мать, Антонина Сергеевна Вознесенская, урожденная Пастушихина тоже из Владимирской области. Здесь, в Киржаче, провел часть детства будущий поэт. Во время войны, эвакуированные из Москвы, мать с Андреем жили в зауральском Кургане . После окончания Великой Отечественной войны семья вернулась в столицу.

Супруга - Зоя Борисовна Богуславская, известный прозаик, драматург, автор крупных культурных проектов в России и за рубежом , инициатор и координатор премии "Триумф". За годы, проведенные вместе, им удалось сохранить доброе и трепетное отношение друг к другу. По сей день Зоя Борисовна так отзывается о супруге: «Он ослепительный человек: добрый, восхищенный, умеющий мчаться навстречу событиям. Это поэт, который пропускал через свои нервные клетки все, что происходило с нами в последние четыре десятилетия».

Тяга к поэзии проявилась у Андрея Вознесенского еще в юности. Детские стихи Андрей Андреевич никогда не упоминает, хотя, очевидно, они уже обнаруживали талант. Недаром Борис Леонидович Пастернак, получив их по почте от четырнадцатилетнего мальчика, пригласил его к себе и затем приблизил. В 1957 году Андрей Андреевич окончил Московский архитектурный институт и получил специальность «архитектор». Но к этому времени его жизнь уже полностью принадлежала литературному творчеству. Евгений Евтушенко писал: «Он не вошел в поэзию, а взорвался в ней, как салютная гроздь…»

В 1958г. его стихи появляются в периодике, а начиная с поэмы "Мастера" (1959), поэзия Вознесенского стремительно ворвалась в поэтическое пространство современности, получив признание миллионов читателей. "Ваше вступление в литературу - стремительное, бурное, я рад, что до него дожил" - так писал Пастернак из больницы.

В то время поэтические вечера в зале Политехнического музея стали собирать полные залы, поэты привлекали многотысячные аудитории на стадионы, стали кумирами миллионов. И одним из первых в этой замечательной плеяде был Андрей Вознесенский. Его сборники моментально исчезали с прилавков, каждое новое стихотворение становилось событием.

В 1960 году выходят первые сборники стихов поэта - "Парабола" и "Мозаика". Пребывание в США (1961) отразилось в цикле стихов "40 лирических отступлений из поэмы "Треугольная груша" (1962). В 1963 году на встрече с интеллигенцией в Кремле Хрущев подверг Вознесенского всяческим оскорблениям, крича ему: "Забирайте ваш паспорт и убирайтесь вон, господин Вознесенский!"

Просмотр видеоролика «Хрущевская оттепель» Кремль. Март 1963. Заседание «Представителей художественной интеллигенции».

Чтение стихотворения А. Вознесенского «Духовное взяточничество».

Однако, несмотря на временные опалы, стихи Вознесенского продолжали издаваться, и тиражи его книг доросли до 200 тысяч.

На счету классика российской литературы более 20 сборников прозы и стихов , в том числе «Треугольная груша», «Антимиры» (1964), «Ахиллесово сердце» (1966), «Взгляд» (1972), «Дубовый лист виолончельный» (1975), «Витражных дел мастер» (1976), «Соблазн» (1978), «Избранная лирика» (1979), «Безотчетное» (1981), «Прорабы духа» (1984), «Ров» (1986), «Аксиома Самоиска» (1990), «Видеомы» (1992), «Девочка с персингом», «Гадание по книге» и другие.

В 1983 году вышло собрание сочинений в 3-х томах.

В памяти же миллионов четверть века Вознесенский остается автором легендарной рок-оперы «Юнона и Авось».

Ты меня на рассвете разбудишь,

Проводить необутая выйдешь.

Ты меня никогда не забудешь.

Ты меня никогда не увидишь.

Заслонивши тебя от простуды,

я подумаю: «Боже всевышний!

Я тебя никогда не забуду.

Я тебя никогда не увижу».

В этих строчках есть что-то удивительное, что находит отклик в сердцах миллионов влюбленных людей.

На стихи поэта написаны многие популярные эстрадные песни, в том числе "Миллион алых роз" (музыка Р. Паулса), "Песня на "бис" (музыка Р. Паулса), "Начни сначала" (музыка Е. Мартынова), "Плачет девочка в автомате" (музыка Е. Осина), "Новые московские сиртаки" (О. Нестеров), а также много романсов на музыку М.Таривердиева.

У Вознесенского с ранней юности было много противников, но никто не мог отрицать того, что он создал свой стиль, свой ритм.

Поэт награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени. Этой награды он был удостоен «за выдающиеся заслуги в развитии отечественной литературы и многолетнюю творческую деятельность».

Андрей Вознесенский - лауреат Государственной премии СССР (1978, за сборник "Витражных дел мастер"), дважды удостаивался американских премий. На Парижском фестивале "Триумф" (1996) газета "Нувель Обсерватер" назвала А.А.Вознесенского "самым великим поэтом современности".

А. Вознесенский и Крым. Крым, Ялта, Коктебель были не столько местом отдыха, а скорее источником новых тем и впечатлений, встреч с читателями и друзьями. Наш уютный южный город покорял его не только красотой моря, к которому он приходил «поразмышлять с самим собой», но еще и тем, что, как признавался Андрей Вознесенский, «если мне нужно хорошо поработать, написать что-нибудь серьезное, я еду сюда».

Здесь им написана «Баллада 41-го года», посвященная партизанам Керченской каменоломни, и две поэмы – «Доктор Осень» и «Ров».

Работа над темой урока. Слайд №9

Поэму «Ров» А. Вознесенский написал в 1986 году. В этом же году она была напечатана в журнале «Юность».

Не тащи меня, рок, в симферопольский ров.
Степь. Двенадцатитысячный взгляд.
Чу, лопаты стучат благодарных внучат.
Геноцид заложил этот клад.

Почти три десятилетия назад всю большую страну потрясли эти строки. Дикую историю о гробокопателях, еще в середине 80-х годов орудовавших на месте массовых расстрелов в годы Великой Отечественной войны невинных стариков, женщин, детей в противотанковом рву на 10-м километре трассы Симферополь-Феодосия, Андрею Вознесенскому рассказал крымский поэт Александр Ткаченко.

Вознесенского потрясло увиденное мародерство . Кто-то вскрыл братские могилы в поисках золота, которое несчастные жертвы унесли с собой. Говорят, немцы, как правило, собственноручно обиравшие своих жертв до нитки, отрубавшие пальцы вместе с кольцами и вырывавшие золотые коронки, здесь, в декабре 1941-го, почему-то спешили…. А вернувшиеся с послевоенной отсидки полицаи точно знали, где копать…

Человек отличается от червя.
Черви золото не едят.
Ты куда ведешь, ров?
Ни цветов, ни сирот.
Это кладбище душ - геноцид.

«Благодарные внучата» рыли шурфы, вытаскивали черепа, выдирали золотые коронки, зубы, находили золотые украшения, пролежавшие в земле 40 лет. Награбленное несли в скупку.

Что двигало этими людьми? О чем они думали над трупной бездной?

Из истории события.

Несколько десятилетий назад Л. Сейфулина писала в гневном очерке «Уцелел один»: «Симферополь превратился в сплошной застенок и отвратительную человеческую бойню. 9 декабря 1941 года немцы истребили древнейшее население Крыма – крымчаков. 11, 12, 13 декабря расстреляли всех евреев. Немцы зарегистрировали в Симферополе 14 тысяч евреев… Их смертный стон подряд трое суток стоял и в Симферополе, и в окрестностях… Один уцелел. Из четырнадцати тысяч – один». Его укрыл от расправы русский плотник.

Воспоминание очевидца: «Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей, главным образом еврейской национальности. …Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шел противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемета. Кричали они все страшно – над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тысяч галош лежало…»

Аналитическая работа по тексту поэмы. Слайд №10

Что вы думаете о названии поэмы? (К этому вопросу необходимо вернуться после полного анализа поэмы в конце урока).

Какое впечатление произвела на вас поэма?

Кто делится своими воспоминаниями об этом ужасном событии?

Зачитайте отрывок из воспоминаний Василия Федоровича (глава «Послесловие»).

Что же так внезапно возмутило и взволновало Василия Федоровича и его спутников? Почему увиденное они назовут страшным сном? (Зачитать отдельные фрагменты главы «Послесловие»)

Чтение наизусть стихотворения «Ров».

Дело № 1586. Что это за Дело? (глава «Дело», 2-й абзац)

Кто же они, эти гробокопатели? Кто был в деле? (глава «Дело», 3-й абзац)

Ответ: Вот имена «благодарных внучат», названные А. Вознесенским:

а) тунеядец Кириллов,

б) крановщик облколхозстроя Нюхалов,

в) сотрудник НИИ Кременский,

г) врач Лиморенко,

д) перепродавали золото нигде не работающие Ахмедов, Меликян, Федулов, Мелешкин,

е) среди погромщиков была беременная женщина – продавец Мелихова. Самому молодому – 28 лет.

Разорение кладбищ – преступление или нечто большее?

Ответ: Не голод и нужда вели к этому преступлению, не из-за куска хлеба разрывали могилы «благодарные внучата». Вопроса преступить – не преступить у них не было. Жестокость руководит людьми.

Каким словом называет поэт поведение этих людей?

Ответ: Алчь.

Чтение стихотворения «Алчь. Прежний пролог»

Работа над лексическим значением слова «алчь» с использованием толкового словаря. Поэт пытается добраться до причин, до глубинных корней этой болезни. Свою задачу он видит в следующем: «Чем больше я соберу зла на страницы, – уверяет он, – тем меньше его останется в жизни».

В чём видит поэт причину совершаемого святотатства? Уголовный или духовный процесс – главное для него? (глава «Грех»)

В народе разорение кладбищ не просто преступление, а грех перед людьми, своей совестью, убитыми.

Обращение к картине В. Перова «Старики на могиле сына» . Слайд №11 Полотно «Старики-родители на могиле сына» принадлежит кисти великого русского художника Василия Григорьевича Перова. Холст исполнен в традиционном русском реализме. Скорее всего, тема полотна была навеяна Перову литературным произведением И.С.Тургенева – «Отцы и дети». Сюжет картины очень прост. Крупным планом изображены старики. Силуэтом сгорбленных спин художник стремится передать горькие переживания героев на могиле сына, которая располагается прямо перед их ногами родителей. Они никак не могут покинуть место, откуда им как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем. Не нужно быть очень проницательным человеком, чтобы сразу заметить ту огромную грусть и печаль, которая охватила стариков. Нет большего горя для родителей, чем хоронить своих детей. Возможно, старики жалеют о том, что не были со своим ребенком в то время, когда они могли что-либо сделать, чтобы избежать беды. А сейчас, убитые горем, они пытаются хоть как-то это компенсировать и проводят долгие часы на могиле сына.

Два чувства дивно близки нам –

В них обретает сердца пищу –

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

А. С. Пушкин.

Чтение стихотворения Э. Межелайтиса «Пепел» (перевод Алигер).

В России память об умерших людях всегда была священна.

Вывод: «Это процесс не уголовный – духовный процесс».

Глава «Глаза и драгоценности рва» - подтверждение чудовищности происходящего (чтение главы по ролям).

Как оценивают свой поступок гробокопатели?

Ответ: Не считают преступлением. Каждый обогащается, как может.

Кто погасил свет добра в их душах? Почему они стали такими?

Глава «Озеро».

Узнанное и увиденное там, под Симферополем, заставляет поэта по-новому посмотреть на всё происходящее, сильнее ощутить всю тяжесть ответственности за окружающее. Так появляется в поэме глава «Озеро».

Автор говорит в поэме не только о трагедии, связанной с прошлой войной. Вознесенского волнуют экологические проблемы. В данной главе затрагивается тема экологии души человека и экологии природы.

Я ночью проснулся. Мне кто-то сказал:

«Мертвое море – священный Байкал».

Поэт беспокоится, что наукой причинён вред озеру, боится, что в истории мы будем: «Эти, Байкал загубили которые». Он призывает изменить ситуацию, заботиться об озере и животном мире.

«… совесть народа должна быть чистой».

В чем смысловая нагрузка главы «Озеро»? Как она связана с основным событиями поэмы?

Окружающая среда страшна,

Экология духа страшней! (гл. «Вступление»)

Таким образом, главное для поэта – экология духа, а не природы. Поэт делает вывод: главная причина преступности – в бездуховности людей, в отсутствии серьёзной умственной работы, работы души, в забвении нравственных принципов.

Но ведь есть же настоящие люди, те, кто не винит во всех грехах время, а берёт ответственность на себя! Это видно из глав, посвящённых Чернобылю.

Поднимая проблему Чернобыля, А. Вознесенский испытывает чувство вины за то, что случилось на станции.

Главы «Человек», «Больница».

Гробокопателям из Симферополя поэт противопоставляет настоящее мужество и героизм людей, которые ликвидировали чернобыльскую аварию. Вознесенский восхищается человеческим подвигом, ставя человека вровень с Богом. Поэт преклоняется перед человеческим подвигом и протестует против многоликости алчи:

Прощай, надежд великое вранье.

Опомнись, мир, пока еще не поздно.

«…Духовное возрождение, духовное обновление возможно… не всесильны равнодушие и инертность».

Рефреном звучат слова поэта: «Потому что он – человек!»
Многие из этих людей умрут. Но это ещё вопрос: кто из них мертвее? Новорылы, выкапывающие трупы под Симферополем, – сами мертвецы. Духовно, нравственно, а не физически разложившиеся.

И идёт вечный спор, вечный бой между добром и злом, светом и тьмой, между живыми и мёртвыми. (выразительное чтение гл. «Схватка»)

В этом главный смысл поэмы, то, ради чего она написана. Даже сквозь самые чёрные картины, сквозь настроение безысходности, тягостной гадливости просвечивает в поэме светлое, чистое чувство надежды. Поэт надеется, что исчезнет само понятие «алчь» (гл. «Эпилог»)

Прочитана поэма. Перевернута ее последняя страница. О многом заставляет думать Вознесенский. На писательском столе письма, сотни читательских писем.

«Поэма пробуждает совесть. Как жутко то, о чем вы пишете, как страшно, когда люди перестают быть людьми и только «умеют жить». Спасибо, что вы бьете в набат против алчности и душевной глухоты», - пишет Данилов из Кемерово.

«Когда читал поэму, плакал». (Бывший фронтовик).

«Мои родители погибли от рук фашистов в Феодосии в декабре 1941 года. Может быть, лежат в этом рве… Кощунство гробокопателей сродни жестокости палачей». (Донецк).

Ваш «Ров» меня потряс, изранил душу и наполнил возмездием. Да будет литература русская Возмездием всякой сволочи! Представляю, чего вам стоила эта поэма». (Женщина из Фрунзе).

Писать было тяжело даже физически. Ужасал ров и бездна, открывшаяся за ним. Сам я не из слабонервных, всякое видел. Но после увиденных разбитых черепов и детских волос я не мог примерно месяц заснуть. Человеческий разум, наверное, не рассчитан на подобные перегрузки. После «Рва» до сих пор не могу написать ни одного стихотворения. Видно, нервы обожглись. Все казалось безысходным после этой истории. Как возможно такое в наше время, с нашими людьми?

Художественные особенности поэмы. Слайд №12

Каков жанр произведения?

Почему А. Вознесенский сочетает прозу и поэзию?

Ответ: Факт поражает сильнее самих стихов. Но поэзия углубляет образ, создает эмоциональный накал. Поэзия и проза дополняют друг друга.

Через всю поэму проходит неоднократное повторение одной фразы. Какой? Ответ: «Ты куда ведешь, ров?»

Как в литературе называется этот прием?

Ответ: Рефрен. ( Стих и строфа, припев, в определенном порядке повторяющиеся в стихотворении, песне).

В поэме встречаются метафоры, просторечная лексика, контраст, многоголосие, разномасштабность, законченность каждой главы.

Готовы ли вы сегодня взять на себя ответственность за все, что происходит вокруг?

Чтобы мир не взорвать,

Нужен в век мировой

Новый взгляд, новый взгляд,

Нестандарт мировой…

О каком новом взгляде говорит Вознесенский?

В чем смысл названия? Почему поэма носит подзаголовок «Духовный процесс»?

Ответ: Ров – пропасть, на краю которой находится наша страна. Или мы все спасемся, или погибнем все вместе. В одиночку не выжить. «Духовный процесс» - нравственная деградация общества, ведущая к гибели.

Итог урока.

Звучит песня в исполнении А. Малинина «Дай, Бог».

О чем вас заставила задуматься поэма А. Вознесенского «Ров»?

Как уберечь мертвых от живых копателей?

Ответ: Поэма Вознесенского заставляет задуматься о моральном одичании нашей молодежи. Автор ставит к позорному столбу разорителей могил, подонков, которые ради наживы занимаются тем, что копаются "в скелетах, рядом с живой дорогой, крошат черепа и клещами выдирают коронки при свете фар". До чего же дошел человек? Как развращено его сознание?

Молитва. Не пойму, что к чему, и не знаю, Что с тобою случилось, страна. Толь судьба тебе выпала злая Быть несчастной во все времена?

То ли слезы текут от бессилья Перед этой всесильной судьбой… Что с тобою случилось, Россия, Что случилось, Россия, с тобой?!

Не пойму я, в чем ты виновата Перед небом и перед людьми Ни святого, ни свата, ни брата, Ни добра, ни стыда, ни любви.

Невеселые, мрачные лица… Ты ли это, Великая Русь! Научи меня Богу молиться, За тебя я не раз помолюсь.

Я предлагаю зажечь свечи , свечи памяти и скорби, свечи преклонения.

Учитель : Ребята, дай, Бог, чтобы вы в своей жизни ощутили как можно меньше щемящей сердце боли от проявлений душевной чёрствости и алчности!

Д/з. Сочинение – размышление: «Читая поэму Вознесенского «Ров»,..»

Заключительное слово учителя.

Правда и вымысел в поэме.

У А. Вознесенского в поэме остался живым мальчик. Это художественный вымысел. В жизни было совсем другое. В живых осталась женщина, мать четверых детей, ее фамилия Гурджа. Она вспоминает, что привезли ее ко рву вместе с другими детьми и ее матерью в одной машине. Она тогда оказалась крайней у рва, когда немцы приготовились стрелять. Она успела шепнуть своей матери» «Мама, я, наверное, останусь жива. «Доченька, страшно-то как»,- последние слова, которые сказала ей в ответ мать. Потом раздались выстрелы. Землей тела не засыпали. Декабрь. Мороз. Трупы не разлагались. Трое суток пролежала она во рву под трупами в одной рубашке, как в ледяном панцире. В ближайшем селе в дом не пустили, боялись расстрела. Как выжила – трудно сказать. Но улыбаться разучилась навсегда.

и критические журчалы

сразу патокой истекли.

Ты не Пушкин и вряд ли Вяземский.

Плох твой стих. Зато пост хорош.

Ты, товарищ, - духовный взяточник.

Ты борзыми статьями берешь.

Может, новый Есенин и Хлебников

в дверь издательскую не прошли

оттого, что редактор Сребреников

потирает ручки свои.

Понимаю, что жизнь не святки.

О небесном запой, душа!

Разменялась душа на взятки.

Ей не пишется ни шиша.

ПЕПЕЛ Э.Межелайтис

Эта рыжая пыль под ногами, щебенка

Из костей, - не осколки ль, покрытые ржой?

Это, может быть, резвые ножки ребенка,

Что за белою бабочкой гнался межой.

Иль ручки,- дитя ими тянется к маме,

Обнимая за шею, ласкается к ней...

Или был этот щебень большими руками,

Что с любовью к груди прижимали детей.

Этот пепел, который разносится с ветром,

Был глазами, смеялся и плакал порой,

Был губами, улыбкою, музыкой, светом,

Поцелуями был этот пепел седой.

Был сердцами, тревогою, радостью, мукой,

Был мозгами, сплетеньем извилин живых,

Словно жизнь до конца, словно буква за буквой,

Точно белым по черному писано в них.

Эти волосы - локоны, косы и прядки,

Что навалены мертвой косматой горой,

Кто-нибудь расплетал и взволновано гладил,

И сухими губами касался порой.

Чистый трепет сердец, вдохновенные речи,

Золотые надежды, сияние глаз...

Крематориев страшных горящие печи.

Пепел... Пепел... Лишь пепел остался от вас.

Пролетая над проволокою колючей,

Птица мягко касается краем крыла

Дикой розы, на диво багровой и жгучей,

Что на этой кровавой земле расцвела.

Боль, которой еще мое сердце не знало,

Превратилась в колючий, соленый комок.

И, как пуля, в гортани навеки застряла,

Чтоб дышать я не мог и забыть я не мог.

Я тяжелый невиданный глаз поднимаю

И от неба его не могу отвести,

Всем своим существом к человеку взываю,

Человеческий пепел сжимая в горсти

АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ

РОВ

ДУХОВНЫЙ ПРОЦЕСС

ПОСЛЕСЛОВИЕ

7 апреля 1986 года мы с приятелями ехали от Симферополя по Феодосийскому шоссе. Часы на щитке таксиста показывали 10 утра. Сам таксист Василий Федорович Лесных, лет этак шестидесяти, обветренно румяный, грузный, с синими, выцветшими от виденного глазами, вновь и вновь повторял свою тягостную повесть. Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей. « Ну мы, пацаны, мне лет десять тогда было, бегали смотреть, как расстреливали. Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шел противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемета. Кричали они все страшно — над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало. Мимо по шоссе ехали телеги. Солдаты не стеснялись. Солдаты все пьяные были. Заметив нас, дали по нам очередь. Да, еще вспомнил — столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжелая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное. Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну об этом уже вы в курсе»… Я не только знал, но и написал поэму под названием « Алчь » об этом. Подспудно шло другое название: « Ров ». Я расспрашивал свидетелей. Оказавшиеся знакомые показывали мне архивные документы. Поэма окончилась, но все не шла из ума. Снова и снова тянуло на место гибели. Хотя что там увидишь? Лишь заросшие километры степи. «… У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула ». Вылезаем. Василий Федорович заметно волнуется. Убогий, когда-то оштукатуренный столп с надписью о жертвах оккупантов осел, весь в трещинах, говорит скорее о забвении, чем о памяти. « Запечатлимся ? » Приятель расстегнул фотоаппарат. Мимо по шоссе несся поток « МАЗов » и « Жигулей ». К горизонту шли изумрудные всходы пшеницы. Слева на взгорье идиллически ютилось крохотное сельское кладбище. Ров давно был выровнен и зеленел, но угадывались его очертания, шедшие поперек от шоссе километра на полтора. Белели застенчивые ветки зацветшего терновника. Чернели редкие деревца акаций. Мы, разомлев от солнца, медленно брели от шоссе. И вдруг — что это?! На пути среди зеленого поля чернеет квадрат свежевырытого колодца; земля сыра еще. За ним — другой. Вокруг груды закопанных костей, истлевшая одежда. Черные, как задымленные, черепа. « Опять роют, сволочи!» — Василий Федорович осел весь. Это было не в кинохронике, не в рассказах свидетелей, не в кошмарном сне — а здесь, рядом. Вот только что откопано. Череп, за ним другой. Два крохотных, детских. А вот расколотый на черепки взрослый. « Это они коронки золотые плоскогубцами выдирают ». Сморщенный женский сапожок. Боже мой, волосы, скальп, детские рыжие волосы с заплетенной косичкой! Как их туго заплетали, верно, на что-то еще надеясь, утром перед расстрелом!.. Какие сволочи! Это не литературный прием, не вымышленные герои, не страницы уголовной хроники, это мы, рядом с несущимся шоссе, стоим перед грудой человеческих черепов. Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди. Кошмар какой-то. Сволочи копали этой ночью. Рядом валяется обломленная сигаретка с фильтром. Не отсырела даже. Около нее медная прозеленевшая гильза. « Немецкая », — говорит Василий Федорович. Кто-то ее поднимает, но сразу бросает, подумав об опасности инфекции. Черепа лежали грудой, эти загадки мирозданья — коричнево-темные от долгих подземных лет — словно огромные грибы-дымовики. Глубина профессионально вырытых шахт — около двух человеческих ростов, у одной внизу отходит штрек. На дне второй лежит припрятанная, присыпанная совковая лопата — значит, сегодня придут докапывать?! В ужасе глядим друг на друга, все не веря, как в страшном сне это. До чего должен дойти человек, как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах, рядом с живой дорогой, чтобы крошить череп и клещами выдирать коронки при свете фар. Причем даже почти не скрываясь, оставив все следы на виду, демонстративно как-то, с вызовом. А люди, спокойно мчавшиеся по шоссе, наверное, подшучивали: « Кто-то опять там золотишко роет?» Да все с ума посходили, что ли?! Рядом с нами воткнут на колышке жестяной плакат: « Копать запрещается — кабель ». Кабель нельзя, а людей можно? Значит, даже судебный процесс не приостановил сознания этой сволочи, и, как потом мне рассказывали, на процессе говорили лишь о преступниках, не о судьбе самих погребенных. А куда глядит эпидстанция? Из этих колодцев может полезть любая зараза, эпидемия может сгубить край. По степи дети бегают. А эпидемия духовная? Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обворовывают, души погребенных, свои, ваши! Милиция носится по шоссе за водителями и рублишками, а сюда и не заглянет. Хоть бы пост поставили. Один на 12 тысяч. Память людей священна. Почему не подумать не только о юридической, но и о духовной защите захоронения? Кликните клич, и лучшие скульпторы поставят стелу или мраморную стенку. Чтобы людей священный трепет пробрал. 12 тысяч достойны этого. Мы, четверо, стоим на десятом километре. Нам стыдно, невпопад говорим — что, что делать? Может. газон на месте разбить, плитой перекрыть и бордюр поставить? Да и об именах не мешало бы вспомнить. Не знаем что — но что-то надо сделать, и немедленно. Так я вновь столкнулся с ожившим прошлогодним делом № 1586. Ты куда ведешь, ров?

ВСТУПЛЕНИЕ

Обращаюсь к читательским черепам:

неужели наш разум себя исчерпал?

Мы над степью стоим.

По шоссе пылит Крым.

Вздрогнул череп под скальпом моим.

Рядом — черный,

как гриб-дымовик, закопчен.

Он усмешку собрал в кулачок.

Я почувствовал

некую тайную связь —

будто я в разговор подключен —

что тянулась от нас

к аппаратам без глаз,

как беспроволочный телефон.

— …Марья Львовна, алло!

— Мама, нас занесло…

— Снова бури, помехи космич

— Отлегло, Александр? — Плохо, Федор Кузьмич…

— Прямо хичкоковский кич…

Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц.

Разразится оттуда война.

Не порежьте лопатой

духовных грибниц!

Повылазит страшней, чем чума.

Симферопольский не прекратился процесс.

Связь распалась времен?

Психиатра — в зал!

Как предотвратить бездуховный процесс,

что условно я « алчью » назвал?!

Какой, к черту, поэт ты, « народа глас »?

Что разинул свой каравай?

На глазах у двенадцати тысяч пар глаз

сделай что-нибудь, а не болтай!

Не спасет старшина.

Посмотри, страна, —

сыну мать кричит из траншей.

Окружающая среда страшна,

экология духа — страшней.

Я куда бы ни шел,

что бы я ни читал, —

все иду в симферопольский ров.

И, чернея, плывут черепа, черепа,

как затмение белых умов.

И когда я выйду на Лужники,

то теперь уже каждый раз

я увижу требующие зрачки

двенадцати тысяч пар глаз.

РОВ

Не тащи меня, рок,

в симферопольский ров.

Степь. Двенадцатитысячный взгляд.

Чу, лопаты стучат

благодарных внучат.

Геноцид заложил этот клад.

— Задержите лопату!

— Мы были людьми.

— На, возьми! Я пронес бриллиант.

— Ты, папаша, не надо

костями трясти.

Сдай заначку и снова приляг.

Хорошо людям первыми

радость открыть.

Не дай бог первым вам увидать

эту свежую яму,

где череп открыт.

Валя! Это была твоя мать.

Это быль, это быль,

это быль, это быль,

золотая и костная пыль.

Со скелета браслетку снимал нетопырь,

а другой, за рулем, торопил.

Это даль, это даль,

запредельная даль.

Череп. Ночь. И цветущий миндаль.

Инфернальный погромщик

спокойно нажал

после заступа на педаль.

Бил лопаты металл.

Кто в свой череп попал?

Но его в темноте не узнал.

Тощий, как кочерга,

Гамлет брал черепа

и коронок выдергивал ряд.

Человек отличается от червя.

Черви золото не едят.

Ты куда ведешь, ров?

Ни цветов, ни сирот.

Это кладбище душ — геноцид.

Степью смерч несется из паспортов.

И никто не принес гиацинт.

ЛЕГЕНДА

« Ангел смерти является за душой,

как распахнутый страшный трельяж ».

В книгах старых словес

я читал, что он весь

состоял из множества глаз.

И философ гадал

над загадкой зеркал, —

почему он из множества глаз?

Если ж он ошибался

(отсрочен ваш час), —

улетал. Оставлял новый взгляд.

Удивленной душе

он дарил пару глаз.

Достоевский ею был, говорят.

Ты идешь по земле,

Валентин, Валентин!

Ангел матери тебя спас.

И за то наделил

тебя зреньем могил

из двенадцати тысяч пар глаз.

Ты идешь меж равнин,

новым зреньем раним.

Как мучителен новый взгляд!

Грудь не в блеске значков —

в зрячих язвах зрачков.

Как рубашки шерстят!

Ты ночами кричишь,

Видишь корни причин.

Утром в ужасе смотришь в трельяж.

Но когда тот, другой,

прилетит за душой,

ты ему своих глаз не отдашь.

Не с крылом серафим,

как виндсерфинг носим,

вырывал и врезал мне язык.

Меня вводит без слов

в симферопольский ров

ангел — Валя Переходник.

ДЕЛО

Ты куда ведешь, ров?

Убивали их в декабре 1941 года. Симферопольская акция — одна из запланированных и проведенных рейхом. Ты куд ведешь, ров, куда? В дело № 1586. «… систематически похищали ювелирные изделия из захоронения на 10-м километре. В ночь на 21 июня 1984 года, пренебрегая нормами морали, из указанной могилы похитили золотой корпус карманных часов весом 35,02 гр. из расчета 27 рублей 30 коп. з а гр., золотой браслет 30 гр. стоимость 810 руб. — всего на 3325 руб. 68 коп. …13 июля похитили золотые коронки и мосты общей стоимостью 21925 руб., золотое кольцо 900-й пробы с бриллиантом стоимостью 314 руб. 14 коп., четыре цепочки на сумму 1360 руб., золотой дукат иностранной чеканки стоимостью 609 руб. 65 коп., 89 монет царской чеканки стоимостью 400 руб. каждая»… (т.2 л. д. 65 — 70). Кто был в деле? Врач московского института АН, водитель « Межколхозстроя », рабочий, подсобный рабочий, работник кинотеатра. Русские, азербайджанец, украинец, армянин. Возраст 28 — 50 лет. Отвечали суду, поблескивая золотыми коронками. Двое имели полный рот « красного золота ». Сроки они получили небольшие, пострадали больше те, кто перепродавал. Подтверждено, что получили они как минимум 68 тысяч рублей дохода. Одного спросили: Как вы себя чувствовали, роя? » Ответил: « А как бы вы чувствовали себя, вынимая золотой мост, поврежденный пулей? Или вытащив детский ботиночек с остатком кости? » Они с трудом добились, чтобы скупка приняла этот бракованный товар.

Редактор Клементина Игрекова

Главный редактор Кирилл Елистратов

06 марта 2015

ДУХОВНЫЙ ПРОЦЕСС

ПОСЛЕСЛОВИЕ

7 апреля 1986 года мы с приятелями ехали от Симферополя по Феодосийскому шоссе. Часы на щитке таксиста показывали 10 утра. Сам таксист Василий Федорович Лесных, лет этак шестидесяти, обветренно румяный, грузный, с синими, выцветшими от виденного глазами, вновь и вновь повторял свою тягостную повесть. Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей.

«Ну мы, пацаны, мне лет десять тогда было, бегали смотреть, как расстреливали. Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шел противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемета. Кричали они все страшно - над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало. Мимо по шоссе ехали телеги. Солдаты не стеснялись. Солдаты все пьяные были. Заметив нас, дали по нам очередь. Да, еще вспомнил - столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжелая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное. Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну об этом уже вы в курсе» … Я не только знал, но и написал поэму под названием «Алчь» об этом. Подспудно шло другое название: «Ров» . Я расспрашивал свидетелей. Оказавшиеся знакомые показывали мне архивные документы. Поэма окончилась, но все не шла из ума.

Снова и снова тянуло на место гибели. Хотя что там увидишь? Лишь заросшие километры степи. «…У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула» . Вылезаем. Василий Федорович заметно волнуется. Убогий, когда-то оштукатуренный столп с надписью о жертвах оккупантов осел, весь в трещинах, говорит скорее о забвении, чем о памяти. «Запечатлимся?» Приятель расстегнул фотоаппарат. Мимо по шоссе несся поток «МАЗов» и «Жигулей». К горизонту шли изумрудные всходы пшеницы. Слева на взгорье идиллически ютилось крохотное сельское кладбище. Ров давно был выровнен и зеленел, но угадывались его очертания, шедшие поперек от шоссе километра на полтора. Белели застенчивые ветки зацветшего терновника. Чернели редкие деревца акаций. Мы, разомлев от солнца, медленно брели от шоссе. И вдруг - что это?! На пути среди зеленого поля чернеет квадрат свежевырытого колодца; земля сыра еще. За ним - другой. Вокруг груды закопанных костей, истлевшая одежда. Черные, как задымленные, черепа. «Опять роют, сволочи!» - Василий Федорович осел весь. Это было не в кинохронике, не в рассказах свидетелей, не в кошмарном сне - а здесь, рядом. Вот только что откопано. Череп, за ним другой. Два крохотных, детских. А вот расколотый на черепки взрослый. «Это они коронки золотые плоскогубцами выдирают». Сморщенный женский сапожок. Боже мой, волосы, скальп, детские рыжие волосы с заплетенной косичкой! Как их туго заплетали, верно, на что-то еще надеясь, утром перед расстрелом!.. Какие сволочи! Это не литературный прием, не вымышленные герои, не страницы уголовной хроники, это мы, рядом с несущимся шоссе, стоим перед грудой человеческих черепов. Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди. Кошмар какой-то.

Сволочи копали этой ночью. Рядом валяется обломленная сигаретка с фильтром. Не отсырела даже. Около нее медная прозеленевшая гильза. «Немецкая» , - говорит Василий Федорович. Кто-то ее поднимает, но сразу бросает, подумав об опасности инфекции. Черепа лежали грудой, эти загадки мирозданья - коричнево-темные от долгих подземных лет - словно огромные грибы-дымовики. Глубина профессионально вырытых шахт - около двух человеческих ростов, у одной внизу отходит штрек. На дне второй лежит припрятанная, присыпанная совковая лопата - значит, сегодня придут докапывать?! В ужасе глядим друг на друга, все не веря, как в страшном сне это. До чего должен дойти человек, как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах, рядом с живой дорогой, чтобы крошить череп и клещами выдирать коронки при свете фар. Причем даже почти не скрываясь, оставив все следы на виду, демонстративно как-то, с вызовом. А люди, спокойно мчавшиеся по шоссе, наверное, подшучивали: «Кто-то опять там золотишко роет?» Да все с ума посходили, что ли?! Рядом с нами воткнут на колышке жестяной плакат: «Копать запрещается - кабель» . Кабель нельзя, а людей можно? Значит, даже судебный процесс не приостановил сознания этой сволочи, и, как потом мне рассказывали, на процессе говорили лишь о преступниках, не о судьбе самих погребенных. А куда глядит эпидстанция? Из этих колодцев может полезть любая зараза, эпидемия может сгубить край. По степи дети бегают. А эпидемия духовная? Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обворовывают, души погребенных, свои, ваши! Милиция носится по шоссе за водителями и рублишками, а сюда и не заглянет. Хоть бы пост поставили. Один на 12 тысяч. Память людей священна. Почему не подумать не только о юридической, но и о духовной защите захоронения? Кликните клич, и лучшие скульпторы поставят стелу или мраморную стенку. Чтобы людей священный трепет пробрал. 12 тысяч достойны этого. Мы, четверо, стоим на десятом километре. Нам стыдно, невпопад говорим - что, что делать? Может, газон на месте разбить, плитой перекрыть и бордюр поставить? Да и об именах не мешало бы вспомнить. Не знаем что - но что-то надо сделать, и немедленно. Так я вновь столкнулся с ожившим прошлогодним делом № 1586. Ты куда ведешь, ров?

ВСТУПЛЕНИЕ

Обращаюсь к читательским черепам:

неужели наш разум себя исчерпал?

Мы над степью стоим.

По шоссе пылит Крым.

Вздрогнул череп под скальпом моим.

Рядом - черный,

как гриб-дымовик, закопчен.

Он усмешку собрал в кулачок.

Я почувствовал

некую тайную связь -

будто я в разговор подключен -

что тянулась от нас

к аппаратам без глаз,

как беспроволочный телефон.

- …Марья Львовна, алло!

Мама, нас занесло…

Снова бури, помехи космич

Отлегло, Александр? - Плохо, Федор Кузьмич…

Прямо хичкоковский кич…

Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц.

Разразится оттуда война.

Не порежьте лопатой

духовных грибниц!

Повылазит страшней, чем чума.

Симферопольский не прекратился процесс.

Связь распалась времен?

Психиатра - в зал!

Как предотвратить бездуховный процесс,

что условно я «алчью» назвал?!

Какой, к черту, поэт ты, «народа глас»?

Что разинул свой каравай?

На глазах у двенадцати тысяч пар глаз

сделай что-нибудь, а не болтай!

Не спасет старшина.

Посмотри, страна, -

сыну мать кричит из траншей.

Окружающая среда страшна,

экология духа - страшней.

Я куда бы ни шел,

что бы я ни читал, -

все иду в симферопольский ров.

И, чернея, плывут черепа, черепа,

как затмение белых умов.

И когда я выйду на Лужники,

то теперь уже каждый раз

я увижу требующие зрачки

двенадцати тысяч пар глаз.

Не тащи меня, рок,

в симферопольский ров.

Степь. Двенадцатитысячный взгляд.

Чу, лопаты стучат

благодарных внучат.

Геноцид заложил этот клад.

Задержите лопату!

Мы были людьми.

На, возьми! Я пронес бриллиант.

Ты, папаша, не надо

костями трясти.

Сдай заначку и снова приляг.

Хорошо людям первыми

радость открыть.

Не дай бог первым вам увидать

эту свежую яму,

где череп открыт.

Валя! Это была твоя мать.

Это быль, это быль,

это быль, это быль,

золотая и костная пыль.

Со скелета браслетку снимал нетопырь,

а другой, за рулем, торопил.

«Немецко-фашистскими захватчиками на 10-м км были расстреляны мирные жители преимущественно еврейской национальности, крымчаки, русские» , - читаем мы в архивных материалах. Потом в этом же рву казнили партизан. Это глубины священно-исторические. А нажива на прошлом, когда кощунственно сотрясают священные тени? Боян, Сковорода, Шевченко учили бескорыстию. Не голод, не нужда вели к преступлению. Почему в вечных, страшных и святых днях Ленинградской блокады именно голод и страдание высветили обостренную нравственность и бескорыстный стоицизм? Почему ныне служащий морга, выдавая потрясенной семье тело бабушки и матери, спокойно предлагает: «Пересчитайте у покойницы количество зубов ценного металла» , не смущаясь ужасом сказанного? «Меняется психология, - говорит мне, щурясь по-чеховски, думающий адвокат, - ранее убивали попросту в "аффекте топора". Недавно случай был: сын и мать сговорились убить отца-тирана. Сынок-умелец подсоединил ток от розетки к койке отца. Когда отец, пьяный, как обычно, на ощупь лежа искал розетку, тут его и ударило. Правда, техника оказалась слаба, пришлось добивать» . Только двое из наших героев были ранее судимы, и то лишь за членовредительство. Значит, они были как все? В ресторанах они расплачивались золотом, значит, вокруг все знали? Чья вина здесь? Откуда выкатились, блеснув ребрышками пробы, эти золотые червонцы, дутые кольца, обольстительные дукаты - из тьмы веков, из нашей жизни, из сладостного Средиземноморья, из глуби инстинкта? Кому принадлежат они, эти жетоны соблазна, - мастеру из Микен, недрам степи или будущей ларешнице? Кто потерпевший? Кому принадлежат подземные драгоценности, чьи они? Мы стоим на 10-м километре. Ничья трава свежеет вокруг. Где-то далеко к северу тянутся ничьи луга, ничьи рощи разоряются, над ничьими реками и озерами измываются недостойные людишки? Чьи они? Чьи мы с вами?